Выбор критиков! Невероятно проникновенно!– Бен Брентли, The New York Times
Пронизано рябью из глубин скорби и согревающим течением блаженства.
– Дэвид Руни, The Hollywood Reporter
На данный момент сцены театра Signature заняты двумя совершенно разными проектами, так или иначе, касающимися темы смерти. В одном зале разворачивается действие оживленной и предостерегающей пьесы Брандена Джакобса-Дженкинса под названием Everybody («Всякий»), в другом – Уилл Эно представляет зрителю более задушевный, медитативный и честный подход в Wakey, Wakey («Вставай, Вставай»). Порождение юмора, человечности и грации. Покинув зал после просмотра, вы захотите обнять своего любимого человека, своего соседа и, возможно, даже билетера на выходе. Пьеса также предлагает захватывающее, игривое и глубоко проникновенное исполнение от Майкла Эмерсона, предстающего в роли человека на последнем часу своей жизни. Через это преждевременное «пробуждение» он предлагает зрителю взгляд со стороны, утешение и, в конце концов, радость и надежду.
Недавняя смерть художественного руководителя Джеймса Хотона мягко нависает над происходящим в пьесе. Но вам не обязательно знать все детали, чтобы насладиться этим созерцательным произведением. «Важно отдать дань уважения людям, на плечах которых мы стояли, на плечах которых мы погрузились в сон», – говорит Гай (Майкл Эмерсон), когда осознает, что конец близок. «Но от вас ничего не требуют», – добавляет он, успокаивая аудиторию, наблюдающую за моментом, колеблющимся между тривиальностью и проникновенностью, подобно лучшей беседе между закадычными друзьями.
В первый раз мы видим Гая, когда он лежит на полу и спрашивает: «Уже пора? Мне казалось, что у меня было больше времени». В оставшейся части этой пьесы-для-двоих Гай сидит в инвалидном кресле, ослабленный, но целеустремленный. Он обращается к зрителям с надгробной речью, но после одного из своих очередных «пробуждений», сам напоминает: «Мы здесь не для того, чтобы ныть, верно?».
И правда. Музыка, слайды, снимки из детства, воспоминания, головоломки, забавные факты, видео клипы животных и множество ироничных анекдотов – и это не говоря об уникальной чувственности Эно – задают первой части пьесы эдакую причудливость. Но мы без сомнения помним, что «пришли сюда, чтобы попрощаться».
Освещение Дэвида Ландера и дизайн Кристины Джонс подсказывают нам о неизбежной смене реалий: на заднем фоне начинают проявляться декорации лечебного учреждения, повсюду стоят коробки с грудами одежды, указывающие зрителю на то, что материальные вещи больше не важны. И дверь, расположенная в стороне, уже готова быть открытой.
Так много хочется сказать, но времени так мало. «Время – наш друг и наш враг», говорит Гай, роясь в своих учетных карточках, чтобы освежить память. В зал летят слова мудрости («Подталкивай себя, но не переусердствуй»), философские вопросы («Куда девается наслаждение?») и напоминания («Заботьтесь друг о друге»).
Но с физической слабостью исчезает и бдительность Гая, его настроение становится сухим. Тут и появляется его сиделка Лиза (Дженьюари Лавой), намекая нам, что конец уже близок. Мы видим еще несколько маленьких ритуалов, неожиданно проходимся по флэшбекам Гая. Доброта приводит персонажа к катарсису и принятию.
Но самым восхитительным спецэффектом в этой пьесе является Майкл Эмерсон. Гай описывает, как из тоннеля появляется поезд: «Даже учитывая то, что это абсолютно нормальное явление, кажется, что стоишь и думаешь: ‘Слава Богу!’», – замечает персонаж. «Люди выглядят настороженными, счастливыми, уставшими, заинтересованными, готовыми – на такой момент можно прикрепить тысячу разных надписей, и все они будут иметь смысл».
И это жизнь. Не поддающаяся упрощению и бесконечная в своей конечности. Мистер Эмерсон гармонично передает каждый из этих противоречивых моментов с каждым своим вдохом.
Выносить смерть на публику – мероприятие рискованное, особенно для драматурга. Часто такие идеи становятся поводом для излишней ревущей сентиментальности, остроумных последних слов или проявления дерзкой храбрости. И все это никак не придает гордости всепобеждающей смерти.
Мистер Эно был хорошо осведомлен об этих рисках. Да и обо всех других клише, к которым сводится повествование в моменты последних минут жизни. И он проходится по всем этим хорошо знакомым и порой нерациональным моментам в Wakey, Wakey. На протяжении пьесы Эно ломает «четвертую стену», но предлагает чудесную пятую: мир за гранью воспоминаний о прошлом и реалий настоящего, навстречу неизбежным изменениям, которые так любит требовать природа. Замечательное перевоплощение в уникальном стиле Эно. Как сказал бы Гай: «Ваузи!».
